Какими глазами вы смотрите на Церковь, то вы в ней и увидите.

Церковь — это очень непростое и очень интересное явление. Наверное, именно в отношении Церкви та ситуация, которая в физике называется «эффектом наблюдателя», раскрывается в еще большей степени, нежели чем когда мы имеем дело с материальным миром. Какими глазами вы смотрите на Церковь, то вы в ней и увидите. Более того, качеством этого вашего взгляда вы, так скажем, претворите небытие в бытие.

протоиерей Павел Великанов
из книги Я в поисках смысла. Откровенный разговор журналиста и священника

Поэтому когда человек смотрит на Церковь хотя бы просто не предвзято, она открывается ему одним образом. Но когда человек пытается посмотреть на Церковь так, чтобы еще раз подтвердить свои заранее уже готовые решения и выводы, он их подтвердит. И совершенно по-другому Церковь открывается человеку, когда он понимает: если где-то и может быть святость, то только здесь.

Поэтому прежде всего надо понять, что Церковь — это вовсе не сообщество святых, это особое единение тех, кто услышал призыв Христа следовать за Ним. Святость, с позволения сказать, — это не «диагноз», но вектор, направление человеческой жизни. Вариантов человеческих ответов на этот зов Христа может быть множество: один все бросил и пошел по этому пути. Другой — повел ухом, сел и стал дальше заниматься своими делами, иногда только ухо приподнимет, послушает и снова возвращается к своим делам. Третий — сделал два шага, сказал: «Да пошли вы все куда подальше», развернулся и пошел туда, куда хотел.

Причем все эти люди — и первый, и второй, и третий — каждый из них может быть и просто верующим человеком; или быть абсолютно церковным в силу, например, своего положения в Церкви: он может быть и дьяконом, и священником. Поэтому формальная причастность к Церкви как институту вовсе не является абсолютным гарантом и свидетельством того, что человек причастен к Церкви как к мистическому Телу Христову, к тому святому организму, которым является Церковь. Чины, звания, положение в Церкви — не более чем обрамление для драгоценного камня, которого может и не оказаться. Отличие большинства, опять-таки — не всех, людей церковных от нецерковных в том, что их вектор жизни чаще всего совпадает с тем, что от этих людей ждет Христос. Каждый из церковных людей находится в состоянии движения — роста либо деградации. И нет никаких гарантий, что человек, который достиг самых высоких ступеней в церковном карьерном росте, хотя бы в какой-то мере стал ближе ко Христу.

Мы знаем, что есть немалое количество святых, особенно это касается блаженных, которые для Церкви, как организации, были серьезной проблемой. Например, давайте посмотрим на святую блаженную Ксению Петербургскую, в святости которой сейчас никто не сомневается. Но если мы почитаем ее жизнеописание, реакцию современников — верующих, благочестивых, церковных! — то станет понятно, что Ксения вела себя совершенно асоциально, причем зачастую специально провоцируя тех, кто, казалось бы, давно находится в Церкви и является носителем или свидетелем святости этой Церкви. Она ходила в мужской одежде, особо не заботилась о чистоте своей речи, могла и выругаться крепким словом. Она могла совершать такие поступки, которые, с точки зрения господствовавших в то время норм приличия, были, конечно, совершенно недопустимы и даже предосудительны.

Если мы посмотрим внимательно, не через призму уже хорошо отлакированных житий, а непосредственно, со всей ответственностью, на то, как жили большинство святых в христианской Церкви, мы заметим, что они и для своего времени, и для самой Церкви были серьезной проблемой. Тот же самый Иоанн Златоуст , величайший святитель, столп Православной Церкви. Его просто выгнали из Церкви, предали отлучению, отправили в Команы в Абхазии, то есть, по-нашему, на Чукотку, где он и ушел из этого мира. В бесправии и бесславии. Вот такой парадокс! И он присутствует в Церкви в исключительном чине — великих святителей. При этом, естественно, по прошествии времени пена, как сказал бы Ницше , «человеческого, слишком человеческого», которая неизбежно присутствует в Церкви, уходит. И остается та суть, которая, собственно, и есть Церковь.

Но наша проблема в том, что мы не можем снять эту пену каким-то механическим способом. Мы на Церковь смотрим через эту пену нашей человечности, совершенно не преображенной святостью. И это — место для подвига веры, веры в Церковь, ее святость, ее единство со Христом. Есть и другая проблема. Внутри самой Церкви близость к Божественному может оказывать и совсем иное действие, не только освящающее и очищающее. Здесь все обретает гораздо большее напряжение, чем в обычной мирской жизни. Соответственно и страсти, и грехи, и немощи человеческие зачастую вылезают самым неприглядным образом.

Но если мы переступаем через это, однажды мы начинаем понимать, что в то же самое время в человеке, которого мы с легкостью осуждаем, есть какая-то глубоко скрытая точка, в которой он действительно является членом Церкви. Причем где эта точка находится — совершенно не просчитываемо! Мы не знаем, в какой момент человек вдруг действительно откроется перед нами так, что мы сможем сказать: «Да, он церковный, на самом деле». То есть у него есть какая-то точка внутреннего духовного роста, точка прикосновения, в которой в нем реально, несмотря на все его грехи, на все немощи, на все его ошибки, действует Божественная благодать!

Именно поэтому в «Символе веры» Церковь определяется как один из объектов веры. Точно так же, как мы верим в Бога, в Божественность Христа, в действие Святого Духа, точно так же мы верим в то, что Церковь — святая, единая, возникшая в конкретный исторический период.

У Церкви есть еще одно важнейшее качество — это ее соборность. То есть Церковь в принципе — не авторитарная организация. И основа ее функционирования — церковное послушание — опирается не на какие-то «особые полномочия начальствующих», а исключительно на внутреннее согласие слушаться других ради Христа. Никто даже из самых-самых святых людей не может сказать, что «я и есть Церковь». Потому что Церковь есть единство действия Божественной благодати в людях вообще, как писал Алексей Хомяков . И когда это действие объединяется, совпадает по направлению и воле, оно приобретает совершенно иное качество, нежели когда один отдельный человек живет благочестиво, молится Богу, стремится к благу и так далее.

Студентам я обычно объясняю так: представьте себе, что такое человек. В каждом из нас есть что-то хорошее, что-то плохое. Вот когда мы идем в церковь, когда мы входим в пространство церковных стен, мы приходим туда для определенной цели. Апостол Павел говорит: «Когда вы собираетесь в церковь…» (1 Кор. 11: 18) — так это звучит в русском переводе. На самом деле смысл этих слов по-гречески совершенно другой — «Когда вы собираете Церковь»! То есть люди, которые приходят в храм, они собой, собственно говоря, и собирают Церковь. Собирают чем? Тем лучшим, что они принесли с собой в храм.

Есть эта сторона нашей личности — лучшая, та самая, которой мы хотели бы жить, но не получается. Когда мы принесли ее в храм, когда все открыли друг другу свои лучшие стороны и объединились с другими людьми, тогда происходит один большой «бум!» — все это становится Церковью.

А люди те же самые! Каждый из них грешник, каждый из них несовершенен и так далее. Но вот такой удивительный закон, который дал Христос: «Там, где двое или трое будут собраны во Имя Мое, там Я буду посреди них» (Мф. 18: 20).