Беседа с борисоглебским фермером Анатолием Борисовым
Трудно ли работать на земле, заниматься сельским хозяйством? Вопрос риторический, потому что предполагает только один ответ: конечно, трудно! А для иного горожанина сельское хозяйство – это вообще синоним каторги. А вот фермер Анатолий Борисов считает, что фермерство – это, прежде всего, свобода. И не подумайте, что это какой-то везунчик, которому всё дается легко, «по щучьему велению». Трудности были и есть, и немалые. Как и труды. Всё дело в том, что Анатолий Борисов – настоящий русский человек, из тех, кто когда-то сложил поговорку «Глаза боятся, а руки делают».
– Анатолий Федорович, с чего начиналось ваше фермерство?
– С коровы. Когда я вернулся из армии и женился, мы завели корову. Как и все в нашем районе и в поселке. Это был конец 1970-х – начало 1980-х. В то время накосить сена для коровы была целая проблема, все кюветы были обкошены, полянки все в лесах были «схвачены»: едешь на велосипеде, а за тобой уже следом кто-нибудь: «Это моя земля, не трогай!» Землю нам давали чуть ли не за 40 километров, делили луга. Жили мы в Борисоглебске, в центре, но у моей матери пай был в деревне. Вот за счет этого выворачивались, туда ездили.
Анатолий Федорович Борисов
А затем объявили свободу, объявили Госфонд. Отторгли все земли, которые были не задействованы колхозами: болотные, непахотные, заросшие кустарником, – все, где ничего не родилось, – их государство забрало в Госфонд. И на основе этого Госфонда стали внедрять фермерство: землю давали – бери любой, кому не лень. Мы так обрадовались! Я сразу же взял 16 гектар – это было чудо какое-то: земля свободная, да с сенокосами с такими-то!
Техники не было, конечно же. Приобрели конные грабли, конные косилки. Всё это переделывалось под трактор, поскольку лошадей же уже не было. Хотя тракторов тоже не было: невозможно было купить. Трактор стоил 15 тысяч – а у меня оклад 160 рублей. Нанимали машины любые. Человек отработает на своей работе и вечером приезжает ко мне потаскать косилку. Потом трактор стал стоить 30 тысяч, 78… И пришла партия тракторов по 230 тысяч. Я подумал: «Мне надо работать 200 лет, чтобы заработать эти деньги!» Давали их в кредит на пять лет под восемь процентов. Я взял. Тут и доход начал расти. И за три года я всё выплатил, копейка в копейку.
У нас уже было три коровы, и мы на сырзавод молоко сдавали – это очень помогало. А когда получили трактор – ну, с трактором мы чувствовали, что чуть ли не авианосец имеем. Сын Юра в 8 лет уже водил трактор. Конной косилкой управлял. Так что сызмальства он с техникой.
Нас, фермеров, было 130 человек в районе, а выделяли большие деньги. Тем, кто приезжал из городов, прописывался, давали деньги сразу же, поддержку всяческую, технику, а нам, местным, не давали, потому что мы не прописывались: нам в деревню ехать прописываться зачем? Бессмысленно. Я работал в то время главным энергетиком на птицефабрике, затем уже главным механиком на заводе. Так что сидел на двух стульях: работал с бумагами и фермерствовал. (Смеется.)
– А как на этой земле оказались?
– Сначала всю землю расхватали те, кто приехал из города. Из Москвы, из других мест… Откуда только не приезжали! А нам, местным, дали отдаленный участок за Сипягиной горой, примерно в 15 километрах от Борисоглебска. Мой друг взял 20 гектар, а я – 16. Хотел уже там дом строить, документы подал, но вовремя опомнился – попросил, чтобы дали мне другую землю, где-нибудь поближе. Здесь раньше жил другой фермер, ему выделили 47 миллионов на постройку фермы, но построено ничего не было. У него всё разворовали. Были проведены только подготовительные работы: фундамент сделан, столбы поставлены. А когда этот человек умер, его жена отказалась от земли. Никто не хотел ее брать, потому что сюда 47 миллионов вбухано. А это ведь деньги, которые надо возвращать. А я решил: что будет, то будет – беру! Стали строить. Без документов. Тогда ведь как было: есть деньги – надо скорее их вложить, а то, что нет документов, проекта, – на это никто не смотрел. И вот мы всё построили, надо в собственность оформлять, а у меня документов нет. И вся моя ферма зависла в воздухе. Гектар с домом оформлен, а остальная земля – нет. И началась морока. Мне сказали: земля должна быть выставлена на аукцион. Так ведь ферма же уже построена! Хотели разбирать ферму. Пришлось судиться. Четыре суда прошел, чтобы ферму получить в собственность. Мне за строительство должны были вернуть 50 процентов от затраченных денег, но никаких денег я не получил. Благо, ферма осталась у меня в собственности. Думаю, только потому, что эту землю с нагрузкой в 47 миллионов никто не хотел брать.
– Расскажите о вашем хозяйстве.
– Хозяйство у нас устроено без всяких планов, просто для души. Всё есть: две коровы, козы, овцы, птица разная. Себя обеспечиваем от и до.
Коров на мясо сейчас невыгодно держать, потому что реализация усложнилась: для того, чтобы сдать быка, надо, чтобы приехала проверка, затем его забирают, увозят в Гаврилов Ям, там забивают и тебе мясо привозят – и за всё надо заплатить. Как-то это трудоемко. С овцами проще. И ухода за ними меньше. Утром открыл ворота, вечером закрыл: они сами пасутся.
Птицы у нас интересные: индюки, цесарки, сейчас стали заниматься фазанчиками. Есть, конечно, и гуси, утки. Всего штук 300. 100 с чем-то кур. Одних петухов 20.
Техника у нас вся собрана из ничего. Только один трактор куплен новый, да давно. Но он у нас до сих пор на ходу – вот что значит трактор в одних руках. Теперь мы покупаем трактора на металлолом, и сын Юра их восстанавливает.
Мы занимаемся сеном, у нас 25 гектаров в аренде. Накашиваем 100 тонн: половину оставляем себе, половину – на продажу. Купили новый пресс для сена: он прессует небольшие рулончики по 15 килограмм.
На каждую операцию у нас есть техника: косить – трактор с косилкой, сушить – трактор с ворошилками, если надо, ворошилки отцепляются и прицепляется телега. Все эти трактора сделаны из утиля.
Сено хорошо продается, поскольку мы занимаемся мелким оптом – у нас можно и один рулончик купить. Сбыт налаживается сам, нас уже знают, нам звонят. Птицу и яйцо тоже хорошо продаем, люди к нам сами приезжают. У нас никаких комбикормов: зерно, трава и водичка! Овец тоже покупают – и на мясо, и на воспроизводство.
Часть работы выполняют наемные рабочие, а тонкую, более специфическую – только сами: инкубаторы, доение, кормление доверить никому нельзя.
– Чем вам нравится жизнь на ферме и ваш труд?
– Это свобода, независимость. Что хочу, то и делаю: хочу – полежу, хочу – поработаю, поработаю – пойду почитаю. И еще то, что всё свое: практически в магазин мы не ходим. Хлеб даже сам пеку. Ну, и природа.
– Есть ли в России перспективы у хозяйств, подобных вашему?
– В России, я считаю, самые перспективные – это маленькие хозяйства. Вот если бы только землю государство забрало у больших собственников назад и распределило тем, кто желает на ней работать. Потому что сейчас вся земля в частной собственности, и большая ее часть не обрабатывается, зарастает. А выкупать у них – дорого. Мне кажется, если бы стали раздавать землю под маленькие хозяйства, много желающих нашлось бы.
– Тяжело трудиться на земле?
– Это зависит от человека, от его характера, от его интересов. И смотря чем заниматься: сенокос, или, допустим, картофель, или зерновые… Кому что нравится. Мне нравятся сенокосы: короткий период времени, удовольствие, полная механизация и целый год при деньгах. Больших трудностей нет. А вот картошку сажать – это не мое.
– Кому стоит идти в фермеры?
– Всем, кто желает, кто любит сельское хозяйство, природу. Не обязательно с утра до вечера пахать – можно чем-нибудь таким час в день заниматься и дышать свежим воздухом. Одну корову держать – и то нормально. Целый день свободен. Два часа в день потратишь – и полностью обеспечишь себя и семью.
– Какие качества для этого нужны?
– Не лениться рано вставать. Уважать, любить землю, природу. Свободу.
– А как вы пришли к православной вере?
– Сначала я был, как и все: октябренок, пионер, комсомолец, коммунист. Был атеистом. Верил в научный социализм, в коммунизм. Мы все были строители коммунизма. А мать у меня была верующая. Она отсидела шесть лет по 58-й статье как враг народа: за хищение. Они в голод, в 1946 году, залезли на склад колхозный. Ничего не взяли, но их заметили – и всё: «враги народа», 58-я статья, политические. В 1946 году страшный голод был.
И вот она рассказывала: в тюрьме тут – православные, там – баптисты… Кучками собирались. И она нахваталась от всех вер, чего только не знала. Могла псалмы читать целыми днями наизусть. Библию знала. В колхоз не вступала: советскую власть ненавидела. Ее считали изгоем. Она говорила, что Ленин – главный диавол, а я не мог поверить. Как же так, это же вождь революции, самый лучший человек мира, как мы живем при нем хорошо-то! А внутри у меня беспокойство какое-то было, когда я смотрел на храмы разрушенные. Я еще не вникал ни во что, я строил коммунизм, светлое будущее. А эта разруха тоску нагоняла, но я не мог сопоставить, отчего это.
Мать всё о Боге говорила, всё твердила: «Думайте о Боге, думайте о Боге». И вот как-то так получалось, что еду я куда-нибудь (а я шофером работал), машина увязнет в грязи или заглохнет, я начинаю просить: «Господи, помоги! Господи, помоги!» – и всё налаживается. Но некогда было задуматься, почему так.
– Вы уже тогда были крещены?
– Да, я был крещен. Мне мать сказала, когда я пришел из армии, что я крещен в корыте, бабушка меня крестила, но нужно пройти миропомазание и воцерковление. Кроме матери я тогда – да и потом – не встречал ни одного православного человека.
Сознательно я пришел в храм в 2010 году. Мне было уже за 50. Я прочитал в интернете про мытарства преподобной Феодоры. Меня это заинтриговало. Хотелось с кем-то поговорить об этом, посоветоваться. Пошел в храм. Господь Бог меня направил. Наверное, для того, чтобы все мои родные за мной тоже потихонечку пришли к Богу, ведь у меня все дети воспитывались не в вере. Сейчас я уже регулярно исповедуюсь, причащаюсь, посты соблюдаю. Теперь возврата назад нет.
– В прежние времена именно крестьяне были хранителями Православия. Затем ситуация изменилась, и сейчас многие говорят, что христианство – религия горожан. Согласны ли вы с этим утверждением? И если нет, то находите ли в Православии что-то сугубо крестьянское?
– Крестьянин – это от слова «христианин». Но раньше Россия была аграрной – полностью. Такая христианско-аграрная страна. А сейчас, после стольких катаклизмов, сельское хозяйство исчезает. Просто исчезает! Еще пришла мода с Запада на укрупненные фирмы – но это, конечно, не для России. Это временное, мне кажется. У нас человеческий фактор совсем другой.
Психология людей сменилась, и к сельскому хозяйству все относятся как к чему-то второстепенному – не уважают.
Почему в основном горожане православные? Да в городе храмов больше! В сельской местности мало, и, если хочешь пойти в церковь, надо куда-то ехать. А машины не у всех. Да и бездорожье. Трудно добираться. На селе должно быть больше храмов.
Источник: Православие
