Мы все с удивлением смотрели на графу «оцените своих детей». Я нарисовала дочке сердце и написала, что буду любить ее ВСЕГДА. Любой
В моей семье было невозможным и абсурдным думать о побеге из дома из-за контрольной по физике. В моем мире подросток не мог покончить с собой из-за плохих результатов ЕГЭ или отчисления из университета. Все это было бы печальным, но не смертельным, потому что я знала, уж дома-то…
В детском центре раннего развития, куда мы с подругой привели своих детей, сначала было хорошо. Малышей учили танцевать, лепить и рисовать, показывали, где у цыпленка глазки, играли с резиновым мячом. Дети остались довольны. А вот родителям по окончании урока выдали «дневники», в которых, в зависимости от успехов ребенка, красовались улыбчивые или грустные мордочки. У сына подруги, например, человечек оказался совсем печальным, – малыш отказался отозваться на свое имя. У дочки человечек расстроился там, где следовало передать преподавателю мяч.
Была и еще одна графа, она оставалась пустой. «Здесь вы сами оцените своих детей», – объяснили организаторы. «Понятно, что для каждой мамы ее ребенок – Эйнштейн», – попыталась пошутить моя подруга.
«Нельзя так рассуждать», – возмутился преподаватель, – «Приучайте ребенка к тому, что не все будут гладить его по голове! Он должен стремиться к успеху и ждать вашей оценки тоже». Я посмотрела на ожидающую моей оценки дочку, она пыталась съесть шнурок.
«Не все будут гладить ребенка по голове», – этот аргумент мне уже приходилось слышать в знак того, что искусственными трудностями ребенка можно подготовить к настоящим трудностям взрослой жизни. Не искалечить еще больше, а именно подготовить.
Помогала ли мне родительская оценка моих успехов посмотреть на себя со стороны? Надо ли и мне «оценивать» своего ребенка? Я вспомнила, что, пожалуй, действительно боялась строгих школьных учителей. Боялась рассердить их, потому что, несомненно, искала общественного одобрения. Ведь, как известно, невозможно жить в обществе так, как будто общества вовсе не существует. Но родители… Их я боялась, скорее, огорчить. Боялась расстроить, потому что любила их, а они любили меня.
Родители никогда не «оценивали» меня и не подходили с позиции строгих судей. Семья была моим тылом, моей опорой и защитой там, где другие хотели меня «судить». И неважно, шла ли речь о «двойке» по математике или о какой-то взрослой ошибке, о которой сама я никогда не смогу вспомнить с улыбкой или снисхождением к себе.
Родители не оправдывали меня, не умаляли значимость моего проступка, не говорили, что прогуливать уроки – чудесно и свободолюбиво. Но я знала, что никогда не получу оценку «самая плохая дочь в мире» в свой семейный дневник.
Наверное, так я и представляю себе малую Церковь. Церковь, в которой грехи не отменяют, но и право судить оставляют другим.
В моей семье было невозможным и абсурдным думать о побеге из дома из-за контрольной по физике. В моем мире подросток не мог покончить с собой из-за плохих результатов ЕГЭ или отчисления из университета. Все это было бы печальным, но не смертельным, потому что я знала, уж дома-то… Дома никто не станет оценивать меня ни грустными человечками в тетрадке, ни обидными словами, ни чрезмерно строгими наказаниями, потому что «Любовь все покрывает».
Покрывает, – это греческое слово stego означало не «покрывать», как покрывают злодеяния преступника, а укрывать от всех невзгод за стенами дома, в кругу семьи.
Там, где другие говорили мне «ты не справляешься», где другим не нравилось, как я играю с резиновым мячом, хожу и говорю, дома мне ставили только самые высокие оценки.
Источник: Православие и мир
